Я тебя отпускаю  - Мария Метлицкая

– Сойка, – улыбнулась Валентина.

«А место и вправду, хорошее, благостное, что ли? – подумала Рина. – Тихое, живописное. Спокойное. Глупость, конечно. Какая покойнику разница, где лежать? Наверное, здесь дело в родственниках – это им спокойнее, если место хорошее».

Перед глазами мелькнула картинка московских скорбных мест – города мертвецов. Могила на могиле, памятник на памятнике. Наползают друг на друга, теснятся, словно усопшие хотят спихнуть случайного, незнакомого соседа. Бесконечный гул от Кольцевой дороги, черные стаи вопящих, застилающих небо, ворон, совсем как в фильмах ужасов. От их злобных и яростных криков Рине всегда становилось не по себе.

А здесь – сойка! Синебокая, блестящая, неимоверная красотка сойка. И лес, и речка. И сосны с рябиной, и дуб. Валентина права – тишина и покой, благодать. И кстати, если задуматься… Нет, глупость, конечно! И все же… И она бы, может, хотела бы здесь найти последний покой. О господи, какие дурацкие мысли лезут в голову! Рано думать о вечном, рано. Подумаем еще о насущном.

В общем, еще поживем.

Они направились к выходу, и в эту минуту у Рины зазвонил телефон.

«Вот идиотка, – вздрогнула она. – Забыла отключить звук. Слава богу, не зазвонил раньше – вот бы позору и осуждения не обобралась». Она схватила телефон и глянула на экран – Эдик. Эдик, черт бы его побрал. Вот идиот! Ведь говорила – еду хоронить отца, не звонить и не беспокоить, только в самом крайнем случае!

Значит, крайний. Придется брать.

Она глянула на Валентину и нажала «Ответить».

Валентина понимающе кивнула и пошла вперед.

– Да! – раздраженно проговорила Рина. – Что еще там? Кораблекрушение?

На ходу дав распоряжения и разрулив ситуацию, вовсе не такую уж безнадежную, как оказалось, Рина, засунув трубку поглубже в карман, бросилась догонять Валентину.

Народ уже забрался в автобус. Женщины отряхивали мокрые косынки и просили шофера Пашку прибавить тепла. Тот отмахивался и бурчал, что печка совсем никуда. «Где я вам возьму тепло? Приедете и согреетесь», – намекал он на поминки и, как следствие, застолье.

Предвкушая, мужики заметно оживились и приободрились.

Рина уловила, что женщины спокойно обсуждают насущные дела – как доится корова, как несутся куры, жарко жаловались на мужей и свекровей, сетовали на детей – словом, облегченно выдохнув и откинув в сторону скорби, жизнь снова брала свое.

Только Валентина сидела одна и по-прежнему молча смотрела перед собой. Рина подошла к ней и села рядом.

– Не возражаете?

Та кивнула и показала за окно:

– Видишь, погода! Плачет вместе с нами, Санечку провожает.

«Пазик» дернулся и тронулся с места.

Проскочили колдобины и ухабы и благополучно съехали с проселочной на асфальт. Все облегченно выдохнули: не застряли, уже хорошо!

Рина смотрела в окно – там чуть-чуть просветлело, немного раздвинулись мрачные тучи и робко выглянуло белесое осеннее солнце. Природа оживала после дождя – освещенный солнцем пейзаж был прекрасен: густые темные хвойные леса, пожелтевшие поля, светлые березовые пролески. Зрелище это было волшебное, завораживающее.

До городка добрались быстро и, выбравшись из автобусика, неловко сгрудились у двери кафе, смущенно поглядывая на Валентину в ожидании приглашения.

– Проходите, – поклонилась она. – Помянем нашего Санечку.

Все встрепенулись и выстроились гуськом.

Здание кафе больше походило на заводскую столовую – унылое, вытянутое, одноэтажное, грязно-желтого цвета. Над дверью висела красная вывеска – «Кафе «У дороги». Хозяева, видно, недолго думали над названием – и вправду, у дороги. «На обочине, – скептически подумала Рина, – могу себе представить, что там внутри». Почему-то она почувствовала страшную неловкость, но тут же одернула себя: «Да при чем тут я! Можно подумать, что это я заказала это кафе, эту убогость на краю света. За что мне неловко? Скорее всего, эти люди не видели лучшего. Если только по телевизору».

У входа их встречала полноватая блондинка с высокой «башней» на голове.

«Ничего не изменилось, – подумала Рина. – Ни убранство деревенских домов, ни пергидрольный «вавилонский» начес хозяйки. Все из прошлого. Время здесь действительно замерло и остановилось».

Блондинка – как выяснилось, хозяйка кафе – обняла Валентину, и стало понятно, что они хорошо знакомы. После долгих объятий и громких всхлипов она торжественно и важно пригласила всех в «зал», довольно большой и просторный – на стенах, покрашенных в радостный розовый цвет, развешаны кашпо с традесканциями, подоконники украшены горшками с разноцветной геранью. На окнах кокетливые, как в будуаре, кружевные занавески и посредине, на желтом линолеуме, – красная с зеленой полосой ковровая дорожка.

«Ладно, – решила Рина. – И это переживем».

На сдвинутых столах, покрытых белоснежными, накрахмаленными скатертями, были расставлены приборы «типа хрусталь», как с усмешкой говорила Шурочка. Под простыми белыми тарелками лежали умело закрученные в розу льняные салфетки.

«Ого! Как в хорошем ресторане, – усмехнулась про себя Рина. – Но все остальное… Ладно, не буду снобом, подумаешь, цаца какая! Тарелки ей не те, фужеры. И давно ли вы, Рина Александровна, стали такой крутой?» Хотя, конечно, давно, ничего не скажешь.

Уселись за стол, и Рина оглядела расставленные закуски.

Ого! Домашние соленья, пирожки горкой, стопка блинов, жареная курица, порезанная на большие куски. Отварная картошка в глиняном горшке, из которого клубился парок и невозможно вкусно пахло укропом и чесноком. Она сглотнула слюну – а есть-то хочется. И снова укол совести: «Бесчувственная я стала. Совсем заледенела. Только что похоронила отца, а жрать хочу. Слез уже нет, зато аппетит присутствует. Стыдоба».

Все оживились и шустро стали наполнять тарелки и рюмки. А что удивительного? Живой человек хочет поесть и согреться – нормальный ход жизни.

Правда, все эти люди – чужие. А она, между прочим, родная дочь.

Подняли первую рюмку, за упокой души. Не чокаясь, выпили. И набросились на угощение. «Боже, как вкусно! – подумала Рина. – А я уж было подумала, что сейчас нас встретят заветревшиеся салаты с прокисшим майонезом, бутерброды с лежалой колбасой и ржавая селедка. Как я плохо думаю о людях, как меня, снобку, испортила жизнь».

Валентина к еде не притронулась – выпила рюмку водки, закусив ее куском соленого огурца. В разговорах не участвовала, и Рина видела, что это застолье ей в тягость.

После выпитого и съеденного все окончательно расслабились – мужики откинулись на стульях, женщины, уже не стесняясь, громко загомонили, официантка в белом переднике молча убирала посуду и накрывала чай. Ей помогала хозяйка с «вавилонской башней» на голове. Рина села рядом с Валентиной и взяла ее за руку.